МИГРАЦИОННАЯ МИНИАТЮРА
Последнее время много внимания уделяют переселенцам из Африки, в основном потому что они черные и в большинстве своем не культурные.
Это как если бы хрестоматийный "большой негр", покрыв Бабушку, написал свой роман, изобразив ту гривуазную сценку по-своему. Но он так ничего и не написал. А напишет - не издадут.
Образованные и белые не так заметны. В большинстве их почти невозможно отличить от коренных горожан, среди которых тоже хватает и нерях и вырожденцев. Но я в свое время кое-кого приметил. Это случилось в очереди.
Сосисочная на Трубной славилась не только теснотой. Поговаривали, будто в ней собираются фашисты, и, естественно, наши "пазолини" справа туда охотно заглядывали, прозвав заведение "сан-бабилой".
Запомнился писатель-монархист с портфелем и в плаще, по выходе оттуда на глазах изумленного собутыльника моющий голову под водосточной трубой... В сухой закон таких эксцессов стало меньше, и шумных пьяниц сменили суетливые приезжие тараканы гласности и клопы перестройки.
Позади меня стояла парочка аборигенов австралийского типа - он в варенке, она в куцей курточке из кожаных лоскутов - еще не в косухе, за которую могли прибить и которые принимали без проблем модные в ту пору ломбарды, выдавая на руку несколько полноценных червонцев.
Говорили они не громко, но уверенно, без стеснения и с акцентом.
Оказывается, прошел какой-то рок-фестиваль, уже не смотр, подметил я, где они были не последними участниками. В сосисочной была назначена встреча с прогрессивным журналистом казенного издания. Тот запаздывал, очередь подходила, мобильной связи еще не было. Автомат на углу.
Парочка по-системному вежливо с цыганскими ужимками предложила мне поменяться местами.
"Придет - хай башляет" - пояснил русявой подруге кучерявый крепыш.
Наконец, извиняясь, появился и, как я его прозвал, "африканер". Тут же пробашлявсосиски и кофе, он извлек вместо диктофона допотопный блокнот, чтобы записывать туда ответы представителей контркультуры.
По виду это был классический комсомолец со стрижкой, румянцем и пробором, в костюме и при галстуке, сообразно своему положению в газете или журнале откуда он прибежал ради в общем-то таких же комсомольцев в камуфляже, чтобы посоревноваться в хитрожопости.
Но для обывателя они были представителями противоположных лагерей и неформальных каст.
Комсюк-африканер переспрашивал названия ансамблей. А курчавый с каждой съеденной сосиской отвечал все солиднее, и все громче вторила ему его приземистая спутница.
Лидировал самец, самка поддакивала, диктуя плюсы и минусы "коллективов".
Разбирали по жанрам - это наш "дорс", а этот наш "марлей"... Кто, кто - Варлей? - наш мар-лей.
Далее следовали какие-то полу-ВИА с былинными названиями типа "русичей", "дравичей", "кирибеичей".
Местами уже было трудно понять, кто из них главней.
Когда я, покончив с ленчем, взглянул на них в последний раз, они показались мне братом и сестрой. А борец с апартеидом - фолкнеровским пьянчужкой, но себе на уме.
Впрочем, какой "последний" - тридцать лет вокруг те же рожи.
*
Это как если бы хрестоматийный "большой негр", покрыв Бабушку, написал свой роман, изобразив ту гривуазную сценку по-своему. Но он так ничего и не написал. А напишет - не издадут.
Образованные и белые не так заметны. В большинстве их почти невозможно отличить от коренных горожан, среди которых тоже хватает и нерях и вырожденцев. Но я в свое время кое-кого приметил. Это случилось в очереди.
Сосисочная на Трубной славилась не только теснотой. Поговаривали, будто в ней собираются фашисты, и, естественно, наши "пазолини" справа туда охотно заглядывали, прозвав заведение "сан-бабилой".
Запомнился писатель-монархист с портфелем и в плаще, по выходе оттуда на глазах изумленного собутыльника моющий голову под водосточной трубой... В сухой закон таких эксцессов стало меньше, и шумных пьяниц сменили суетливые приезжие тараканы гласности и клопы перестройки.
Позади меня стояла парочка аборигенов австралийского типа - он в варенке, она в куцей курточке из кожаных лоскутов - еще не в косухе, за которую могли прибить и которые принимали без проблем модные в ту пору ломбарды, выдавая на руку несколько полноценных червонцев.
Говорили они не громко, но уверенно, без стеснения и с акцентом.
Оказывается, прошел какой-то рок-фестиваль, уже не смотр, подметил я, где они были не последними участниками. В сосисочной была назначена встреча с прогрессивным журналистом казенного издания. Тот запаздывал, очередь подходила, мобильной связи еще не было. Автомат на углу.
Парочка по-системному вежливо с цыганскими ужимками предложила мне поменяться местами.
"Придет - хай башляет" - пояснил русявой подруге кучерявый крепыш.
Наконец, извиняясь, появился и, как я его прозвал, "африканер". Тут же пробашлявсосиски и кофе, он извлек вместо диктофона допотопный блокнот, чтобы записывать туда ответы представителей контркультуры.
По виду это был классический комсомолец со стрижкой, румянцем и пробором, в костюме и при галстуке, сообразно своему положению в газете или журнале откуда он прибежал ради в общем-то таких же комсомольцев в камуфляже, чтобы посоревноваться в хитрожопости.
Но для обывателя они были представителями противоположных лагерей и неформальных каст.
Комсюк-африканер переспрашивал названия ансамблей. А курчавый с каждой съеденной сосиской отвечал все солиднее, и все громче вторила ему его приземистая спутница.
Лидировал самец, самка поддакивала, диктуя плюсы и минусы "коллективов".
Разбирали по жанрам - это наш "дорс", а этот наш "марлей"... Кто, кто - Варлей? - наш мар-лей.
Далее следовали какие-то полу-ВИА с былинными названиями типа "русичей", "дравичей", "кирибеичей".
Местами уже было трудно понять, кто из них главней.
Когда я, покончив с ленчем, взглянул на них в последний раз, они показались мне братом и сестрой. А борец с апартеидом - фолкнеровским пьянчужкой, но себе на уме.
Впрочем, какой "последний" - тридцать лет вокруг те же рожи.
*