Концерт завершился около полуночи, друзья предложили подвезти, дама за рулем поставила Синатру, ехали менее получаса, и те семь или восемь пьес, что успели прозвучать, были знакомы мне - конечно, не с самого раннего детства, но очень давно и до малейших нюансов, и это не продукт чтения буклетиков или прослушивания сделанных по буклетикам “авторских” передач на эту тему... подпевая и комментируя, я не мог отделаться от параллельной мысли, прорезавшей мой безалкогольный ум с нарастающим грохотом подземки:
я видел лучшие умы и сердца, самые чувствительные души моего поколения в образе трупов, потому что в том обществе, где я их встречал, у них не было ни единого шанса, кем-либо стать или чего-либо достичь, как это сделал Синатра - этих конкретных людей помню только я. Они не выдержали, они не выжили, они не смогли, в отличии от блатных гадов, красующихся на фоне черно-белых портретов упырей и каннибалов, как новые эксгибиционисты-любители на фоне смурных звезд старого бурлеска.
Точнее, наверное, они просто не захотели возиться с таким будущим, и теперь их имена помню только я, хотя такие знакомства были почти у каждого, кто ненавидит и презирает окружающий мир.
Ничего страшного, когда мы были живы и дружны, имя Фрэнка тоже было для миллионов пустым звуком, да и сам он мог превратиться в сгусток пыли, возможно даже лагерной, но я не стал говорить об этом даме за рулем, потому что на подсознательном уровне все небезнадежные люди это сами чувствуют и понимают, только сделать ничего не могут.
И все-таки, пока Тот Голос пел In The Wee Small Hours of the Morning, я не мог не вспоминать про то, откуда, куда и на чем бы мы ехали, что было бы на нас надето и кого бы мы слушали, о чем бы нам пели и какой язык понимали бы мы, если бы сталинский голем, помимо Восточной Европы, добрался до других частей света, уничтожив все первоисточники, которым пошло и убого подражали деятели советской науки и культуры от МИДа до уездного жоподрома.
В лучшем случае мы, подобно одному персонажу Войновича, стояли бы в пустом магазине рядом с продавщицей Тосей и рассказывали ей содержание фильма "Сердца четырех".
Любой, кто вольно и невольно воспрепятсвовал этому ужасу, позволив нам дожить и приобщиться к чему-то человеческому, ценю своей безымянной, как правило жизни, кем бы он в ней ни был, заслуживает горестного поминовения и благодарности, которая для него совершенно бесполезна.
Вот какие мысли пробудила во мне скорбная дрожь в голосе Фрэнка Синатры, которую он сохранил вплоть до самых последних записей.
*