Половина моей жизни прошла в СССР, где меня, куда больше дефицитных и пользующихся ажиотажным спросом вещей, в основном привлекали вещи никому не интересные и не нужные.
Одною из таких вещей, или, если угодно, тем и статей подпольного бизнеса, определенно являлся британский женский вокал.
Вплоть до девяносто первого года мне так и не встретился ни один человек, озабоченный его поиском. Да и желающие избавиться от этого счастья возникали не часто.
Обычно это был гражданин в возрасте и шведке Осташвили и, как правило, похожий на него.
На вопрос, что у него в портфеле, он отвечал: вам такое не надо. Потом, неохотно, как травму хирургу, или трупик домашнего животного, доставал и показывал Питулу Кларк.
Знакомый чекист-калека, чья молодость прошла во Львове, помнил Хелен Шапиро, но от вопроса, а как тебе Альма Коган, он превращался в Кальтенбрунера, и взгляд его леденел.
Комиссованный из армии беспредельщик Хурда три года безуспешно пытался избавиться от Дасти Спригфилд, которую называл Джусти, его боялись, но пластинку никто не брал даже в руки, настолько сильны были флюиды безнадежности, транслируемые ею на и без того затурканных пареньков и мужичков послевоенного поколения.
Покупая неликвидную вещь, человек рисковал подхватить вирус невезения, как Геракл в шкуре кентавра, которую ему не снять, или былинный богатырь в каменном гробу.
Первой британской певицей, чей пласт оказался у меня в конце шестого класса, была Лулу.
Студент мединститута, оставил его товарищу на хранение, уходя в армию, а тот успев сбухаться за полтора года, уступил мне его за два огнетушителя крымского мицняка.
Сборник был неважный, доминировали шлягеры в духе евровидения, но слушать можно.
Певицы по имени Сэнди Шоу просто не существовало - это был вагинальный вариант поручицы Киже. Имя на обложке могли прочесть про себя, но я ни разу не слышал, чтоб его осмелились произнести вслух, опасаясь удара молнии или струи нечистот.
“Дорогой дальнею” стала для Мэри Хопкин скорее проклятием, нежели гаечным ключом к болтам русской души.
Не спасало даже яблоко на пятаке.
Равно как, заслышав бормотанье про связи Битлз и Силлы Блек, от продавца брезгливо отворачивались даже немногочисленные битломаны брежневской поры, а еще менее многочисленные любители роллингов поворачивались жопой, как только, при попытке всучить им Мэриэнн Фейсфулл, начинала играть похожая шарманка.
Призрачным исключением можно назвать, разве что, женщину в составе Middle of the Road, но и то, исключительно, объективности ради, потому что никто не знал, как ее зовут.
Знали только Сузи.
Её и нельзя было не заметить по одной причине - она, американка, занимала чисто мужское место в теоретически чисто мужском коллективе.
Универсальным языком поп-музыки, об этом можно и не писать, разумеется, был английский. На нем иногда разрешали вякнуть даже местным. Но - поющих англичанок в Союзе знать никто желал, а возжелав по ошибке, не знал куда деть.
Это не повод для аналитических дискуссий, это, пускай, второстепенный, но очень упрямый факт новейшей истории пристрастий и нравов бабушек и дедушек тех, кто сегодня делает вид, будто страшно заинтересован реликтовой певичкой с идиотским, но экзотическим именем Вашти Буньян.
Если бы мангуста в мультфильме звали иначе, он был бы лангустом.