Виктора Шульмана недолюбливали.
Точнее - не самого Шульмана, а второй его сольный диск с программой осанитаренных версий того, что было нам давно известно в исполнении Ошмянского, Северного и Крестовского.
На фоне их голосов, Шульман звучал как проходной Лу Рид - отстраненно, вяло и пресно. Даже дежурный аргумент "быть может он делает это умышленно" выглядел неубедительным.
Все песни были знакомыми, но чужими, кроме последней...
"Виктору Шульману - старому дураку!" - унисоном выкрикивал посвящение беспощадный дуэт Лепешкина и Браславского, только заступаться за артиста с Брайтон Бич почему-то не хотелось.
О Шульмане хотелось забыть даже мне - во-первых потому что его неуклюжей "Водочкой" с утра до вечера заебывал через стенку сосед-алкоголик Толя Магомаев накануне своего изгнания из органов и партии, а во-вторых, потому что в обложке двойного сборника ранних песен Пола Анки, нужных мне как воздух, оказался все тот же Шульман, конспиративно присланный еврейской родней знакомому художнику.
Все песни - "Гелтхалэ", "Щеточки", "Школа Соломона..." и т.д. были не его, кроме последней, ради которой, как Лу Риду за его The Bells можно было простить все, что вас раздражало и коробило ранее.
Даже не ради последней песни полностью, а ради одной единственной строки.
Вдумайтесь в эти несколько слов, прислушайтесь к ним, оцените:
Соседский Ицык размножать его понес
соседский Ицык размножать его понес
соседский Ицык размножать его понес
соседский Ицык размножать его понес
HP Lovecraft meets Бруно Шульц.
*