“Нота” продолжала работать, только в самом положении её корпуса появилось нечто кособокое, словно ее после того падения перекосило и физически и морально, заронив склонность к самоубийству.
Это был уже не самый дешевый маг для самых маленьких, по типу фотоаппарата “Смена”, а какой-то посылочный ящик, приспособленный старухою для посторонних нужд - полуживое напоминание о том, как я беден и отстал.
Особенно старообразно играли в нем записи Криденс и Дорс, напоминая о бессмыслице переживания и анализа увлечений старшего и чуждого тебе поколения.
Анализы вообще были пошлым понятием, связанным с выделениями низшего сорта.
Когда не на что глазеть и нечем любоваться, начинаешь обращать внимание на предметы, лишенные символического смысла.
На отверстия без болтов, в которые, сколько ни заглядывай, а мир не покажется иным, и ничего сверхъестественного или скабрезного ты сквозь них не увидишь, а заглянуть всё равно хочется. На гениталии отливающих за гаражами алкоголиков и в пустые скворешни.
Впрочем, этим грешили другие, а моим фетишем того лета стали розетки, расположенные вне помещений, на столбах, подчас на стенах домов, иногда подозрительно низко, а иногда - слишком высоко.
Я отгадывал на глаз, есть ли в них электричество, как номера некупленного билета спортлото, прикидывая, какую диверсию можно совершить, если оно там есть, и зачтется ли мне этот поступок, когда я, сбежав на Запад, буду писать свою биографию людям из ФБР.
За такими размышлениями меня застал утренний звонок Глафиры, точнее он их прервал.
Содержание нашей беседы выглядело еще безумней для тех, кто мог прослушивать телефон потенциального отъезженца, каковым еврей Глафира был почти на сто процентов.
- Чувак, я не записал тебе то, что ты хотел, но то, что я тебе записал, тебе тоже понравится.
Это была классическая формула наебаловки без унижения, когда, скорее, не клиент, а наебщик демонстрирует смирение.
- Кого на этот раз, Вова? - спросил я, повзрослев на пятнадцать лет. Мне даже померещилось, что в ванной под душем плещется одна взрослая чувиха из музбакланства, но я резко отогнал эту пикантную мысль, прекрасно понимая, что её там нет.
- Ливин Кикс и Могильные Камни!
А по-английски? - с вызовом потребовал я. Ливин Кикс мне были нужны как воздух, но никаких могильных камней не существовало в природе, по крайней мере до тех пор, пока Глафира не докажет обратное.
- Хэд Стоунз! Сам не знаю, кто такие, впервые услышал и понял, что это твои дела...
- Типа чего - Эмерсон, Джетро Талл?
- Типа всего, чувак, только старомодней и проще. То, что ты всегда просишь, я же успел изучить. Заходи, послушай, и ты скажешь, что я был прав.
Я, конечно, зашел и забрал, на обратном пути читая названия песен, как читают жесты глухонемых пассажиры общественного транспорта.
Всегда интересно узнавать что-нибудь неожиданное от тех, кому известно то же самое, что и тебе.
Могильные Камни, которых Глафира выдумал за ночь со словарем, оказались тем, что надо.
Это был региональный американский прогрессив, запоздалый, как проза, переведенная при жизни, но напечатанная после смерти, то есть, когда твоя жизнь только начинается, и тебе кажется, что это весьма кстати, а на самом деле всё это очень грустно.
В композициях Могильных Камней было нечто от Traffic с Эдгаром По, какая-то смесь несбывшихся надежд с очень точным их воплощением и пониманием.
Заработать четыре рубля на такой музыке можно было только перебросив её кому-нибудь без спроса, получив деньги вперед. И снова мне показалось, что Глафира сделал это не ради наживы, а для просвещения, по чьей-то благородной воле.
Постепенно в голове моей начал созревать план. С некоторых пор мне не давала покоя розетка на столбе посреди двора, та, что питала энергией кинопроектор во время сеансов на агитплощадке.
Дело в том, что я был уверен, что в конце концов всех обитателей моего двора в нем же и хоронят, после формальной поездки на кладбище, и меня, если не сбегу на Запад, ожидает та же участь, что, в общем-то, не так уж и страшно, а вернее все равно.
Могильные Камни стали казаться мне идеальной фонограммой для вечернего бала мертвецов, о котором я мечтал с прошлого лета, только тогда мне импонировал альбом Black Widow, совсем убитый и задроченный до седины непонятно кем и зачем.
*
*
(продолжение следует)