Одним из самых неприятных моментов жизни в совдепе того периода было то, что дефицит приличной еды, полное отсутствие её разнообразия при постоянном недоедании, превращали внутренний мирок средней советской семейки в сущий ад с постоянными конфликтами - кто-то сожрал деликатес, отложенный к "праздникам", кто-то отравился просроченной консервой (иногда от этого вымирали целые кланы), супа и "жаркие" стояли неделями, их кипятили, прожаривали, потом заставляли детей доедать.
Что творилось в пролетарских и неблагополучных семьях лучше не вспоминать, и это при том, что у многих "работяг" была родня в колхозах, где , якобы, можно было "выращивать" всё, что угодно. Блажен, кто верует. Кроме самогона оттуда не везли почти ничего.
Всё это делало наших граждан невыносимыми в общении, ибо разговорами о жратве взрослые заражали младшее поколение, тема жратвы вытесняла нормальные молодежные темы, и со стороны эти юные гурманы смотрелись особенно отталкивающе.
Продуктовая мастурбация успешно соперничала с порнографической, хотя красочности не хватало и той, и другой.
Единственное, что радовало, это сатира, изредка казенная, в основном неофициальная.
Бен Бенцианов пел: "а я чё? я поперчо - гости съели как харчо".
А московский автор самиздата описывал столичное изобилие олимпийского года следующим образом:
"Нынче виден хуй везде,
в жопах - хуй грузинов,
хуй в влагалищной пизде,
хуй и в магазинах".
И даже затурканному сталинскому поколению эти слова не казались злопыхательскими.
