Мои сверстники боялись и вожделели того же, что и взрослые - оккупации и сдачи в плен.
Я боялся потерять голос и желание петь, вместе с записями нескольких песен Сэма Кука, какие мне удалось раздобыть и собрать, переплачивая за копеечные сборники, где они были.
Боялся умереть от мысли, что я не Сэм Кук.
Боялся бдительного и мстительного хулиганья, всегда готового обезвредить потенциального врага общества, боялся надорваться, переоценив свои способности, занимаясь спортом, боялся, что сопьюсь раньше времени вместе с моим поколением, так ничего и не написав, боялся, что добытые мною сведения о жертвах внесудебных репрессий, с которыми на периферии система умела расправляться без лишнего шума, не дойдут куда надо, и людям этим не помогут.
Боялся, что мои сподвижники, "прозрев", одумаются и заложат себя и меня минимум по пяти статьям.
Само собой - боялся усталости и боли.
Боялся самодурства и самопровокаций - любимых игр моего поколения.
Боялся всего, кроме советской власти, органов и собственного будущего.
Но кто-то же беспокоился и обо мне, переживая куда несут меня черти, рисовал мне, чего я себя лишаю, отказываясь вступать в ряды организаций, куда косяками пртут "все ребята", нормальные люди, то есть будущие покойники.
Высшей наградой рядового конформиста-героя была совсем не звезда из зубного золота, а коричневый костюм-тройка из польского микровельвета или финские джинсы.
Их берегли больше самих себя - не сдавали в химчистку и не стирали, в надежде что родина сама помнит о том, когда их обновить и обессмертить хозяев.
Над ними тряслись, или, выражаясь идиоматически, "трусилися", как над горшком с драгоценностями.
Но организм человека не может трястись вечно, потому что не вечен сам человек.
И где-то в параллельном измерении разгуливают сейчас, озонируя атмосферу большой дворницкой загробья, эти душистые троечки и пустые джинсы.
А еще я боялся, что не вернусь в свой родной угол, откуда почти каждый норовил сбежать туда, где шансы получить коричневую троечку при жизни реальнее и выше.
И вот мой родной угол стал волшебным замком, средневековой крепостью, где есть кому повторить моё имя с благодарностью и почтением.
Взаимно.
Мы - благородные носители графского гнозиса ложноумерших, терпеливо ждали этого омоложения и преображения.
Алтарь дымится. Добро пожаловать в коптильню.
*