В семидесятых этот журнал был для меня аналогом "Нового мира" для шестидесятников. В нем я впервые обнаружил и прочитал рассказ Набокова, еще не подозревая, как доступен "тамиздат" в насквозь стукаческой среде больших городов.
Любой номер шестидесятых годов, ради картинок выпотрошенный аборигенами до мельчайшей рекламы, служил настоящим кладезем важнейшей для меня информации, которой меня уже не обеспечивали ни "Голос Америки", ни уездные вольнодумцы.
К началу восьмидесятых, гораздо менее элитарный, более буржуазный, Playboy на собственной эволюции помогал изучать и осмысливать катастрофические перемены, назревающие в мире и в характере человека, чьи вкусы он формировал
Но жить и разбираться в жизни издание помогало регулярно - меня, как средневекового раввина, интересовал исключительно текст, а обнаженную натуру выгребали и уносили к себе в семейный рай, отцы и деды нынешних мужичков и бабенок.
Их кровные червончики оседали в карманах метафизического врага.
По воле судьбы и лояльных студентов "Школы кадавров" мне довелось принять участие в попытке облагородить русскую версию этого органа.
Как и в случае с "Элементами", это был дохлый номер.
В кулуарах гремело традиционное: егор, линор, месхор.
Ты селькор и я селькор, оба мы и т.д.
Купеческие,перенятые от хозяина, запросы приказчиков и продавцов-консультантов привели "молодого повесу" прямо к дяде Моне.
Набоковых в нем читатель из будущего больше не найдет, Игоря Эренбурга контрибуторы с нижегородским прошлым давно не цитируют в своих ебанических текстурах про вискарь и про Давос.
В начале века один местечковый торговец смертью, потомственный спекулянт той мерзостью, из которой человек убивает животных,,недоумевал, почему в таком журнальчике "голых баб" можно, а про оружие нельзя.
В этом плане чья-то миссия завершена, а чья-то невыполнима.
Но "бояться автору нечего".
*