Отношения критика и артиста или героя с биографом последних двадцати лет развивались на паритетных началах в стиле "добчинский-бобчинский", когда один мог легко напеть и сыграть, то, о чем написано, а другой, с таким же блеском, мог бы описать то, что им сыграно и пропето. В общем: "да, смерть!" сказали мы с Петром Иванычем, и оба молодцы.
Но постепенно наиболее дерзкие завели моду переписываться с престарелыми террористами и уголовниками, отбывающими наказание в зарубежных учреждениях, выдавая эксплуатацию старых зэков как запоздалую любовь или дружбу наравне.
В этой ипостаси они уже больше напоминают Федосееву-Шукшину в роли "заочницы" Любы, вправляющей мозги "егорам", которые вряд ли смотрели фильм нашего гения в тюремной фильмотеке.
Занятие это для небрезгливых. Еще при царе Борисе, я, помнится, предоставил одной барышне-акселератке, прилично владевшей рядом языков, дюжину тюремных адресов всевозможных "сатанистов" и "неонацистов", осужденных на длительные сорока в "годы борьбы и ожидания". Мне искренне хотелось воспитать из нее ученого, хотя я, конечно же, предвидел, чем это закончится.
Через полгода взаимной переписки девушке стало ясно как б-жий день, что никто из "камерадов" не знает и знать не хочет, где находится "россия" и кто намерен её спасать от общего врага, зато всех узников zog, от мала до велика, интересуют откровенные фото, причем, не важно кого - хотя бы лужкова с поповым над прорубью.
Их-то по моей подсказке и отправила, размножив, несчастным арестантикам напоследок моя ассистентка, сворачивая наш эксперимент.
Давно это было.
*