Разбавленное пиво казалось холодней, потому что оно было слабее и жиже. Пасмурное утро переходило в пасмурный воскресный день, похожий на середину рабочей недели.
По фибровой крыше павильона колотили крупные капли, но дождя не было, были расшатанные нервы. Солнце выглянуло после трех, когда компания собутыльников выросла до девяти человек, а пока нас было только трое - Урна, я и Белоусов.
Буфетчица была единственной женщиной на всю округу, но в окошке был виден один её торс. В полусотне метров циркулировали самцы с пластинками и дефицитными книгами в портфелях взрослой модели, доставшихся от родителей. Возвращаться к ним никто не хотел.
Дело было в парке возле старого цирка, где, по слухам, какой-то скульптор работает над памятником Дзержинскому.
Дело было в парке возле старого цирка, где, по слухам, какой-то скульптор работает над памятником Дзержинскому.
Урна вел себя очень настойчиво. Уговаривая меня "хотя бы пивнуть", он, гад, буквально подпрыгивал на задних лапах в расчете на дежурную "пару рублей" у меня в кармане.
Услышав "х.с тобой - пойдем", Урна метнулся вперед, как собака, у которой, если она поворачивала голову, было лицо взрослого мужчины.
Конечности Белоусова - изящные руки терапевта, дрожали, выглядывая из манжет поношенной замшевой куртки. Он горбился, и выглядел совсем, как Питер Селлерс, или Богумил Кобеля, потому что Селлерса я тогда знал только по картинкам, по кадрам из фильма Magic Christian, где он похож на Сальвадора Дали - так полагали шибко грамотные.
Белоусов выглядел так почти всегда, за что и получил прозвище - "человек с ордером на квартиру"
Урна моментально оценил шансы перехода с пива на крепленое, и стал соболезновать Белоусову в связи с его плачевным состоянием. Тот бормотал невнятно про "вышли из кабака... занимался вольной борьбой.... переебали трубой... синяк на пол-спины..." .
Урна, пожиратель липовых больничных, знал минимум трех врачей: Папу Шульца, "старика Якова" и еще одного еврея, который жил как раз напротив кабака, где вчера вечером "переебали" трубой Белоусова.
У еврея была механическая кукла "бухающий доктор" и Урна, влюбленный в игрушки, мечтал ею завладеть.
Из-за черной щетины белки белоусовских глаз вспыхивали по-кавказски, по-сицилийски. Урна таращил свои, как Брайен Джонс, незаметно передразнивая собеседника.
Тот не замечал, страдальчески поглядывая туда, где должен был идти дождь, на зеркально-гладкие лужи, в которых отражалось болоньевое небо.
Странное дело - раздумывал я. - Им нет тридцати, а они общаются как старик со старухой, хотя знакомы друг с другом от силы лет двенадцать. С тех пор, как родителей расселили по многоэтажкам в районе Узловой.
Ведь они кажутся мне старше своих лет не потому что мне на десять лет меньше, а потому что им самим в тягость этот переходный возраст, когда модничать уже не в мочь, а свалиться под забором не позволяет репутация.
Семидесятый год забальзамировал Урну с Белоусом, совпав с юбилеем вечно живого номер один. Отсюда старомодный битловский горшочек одного и замша на другом, вкупе с детским огрублением интонации малышей играющих в папу и папу.
Надолго ли? Руки дрожат натурально, но пружина раскручивается, и невидимый ключик в спине манекена скоро замрет.
До двухсотлетия Ильича не доживет ни один из нас
Из всей той троицы-однодневки до ста двадцати, когда Ленин был не так популярен, дотянул только я.
Растирая запястья рук, словно освобожденный от наручников частный детектив, я мысленно кладу их на пивной столик, чья дата исчезновения мне точно неизвестна.
*