Это был первый и единственный дом с одним подъездом, который я с первого взгляда стал называть одной из башен сатаны, пока не устал от вопроса "а где ж тогда остальные?".
Тогда я переделал название в просто Башню Сатаны - так оно и эффектнее и проще, но, поскольку чертовщина, в отличии от порнографии совсем не котировалась, мы, пускай не сразу, но стали говорить просто "башня".
Манда Ивановна нашла работу и получила зарплату, что это было конкретно - получка или аванс, мне не сообщили.
Сермяга тут же истратил половину на покупку старого номера Le Ore у человека, который жил с матерью в доме слева от того, где снимает угол еврей-художник с ненормальною женой эстонкой. Оба дома были частные, вросшие в землю слегка под углом.
Журнал следовало изучить и обмыть. Манда Ивановна донашивала подарки от лондонской тёти, на которую Сермяга возлагал большие надежды в плане отъезда. Консультации на эту тему с евреем-художником закончились пьяным скандалом, зато Сермягу познакомили с человеком, у которого водятся журнальчики.
На Манде Ивановне был велюровый джампсут на молнии, уходящей в пах, и очки в тяжелой оправе - цвета одежды уже не играли роли, потому что уже зажглись фонари, и все краски выглядели иначе.
В момент сермягина звонка Азизян сидел у меня, он и вышел со мною вместе, однако не свернул там, где было надо.
Теперь он шел в ногу с нами, намекая, что в портфеле и у него "кое-шо имеется" - не пожалеете., хотя там было пусто - я проверил, потому что он мог спиздить что-угодно, глазом не моргнув.
Трезвый Сермяга то и дело поддевал Азизяна насчет его девственности, но Азизян в ответ не огрызался и не зыркал, прикидывая что-то в уме.
Мне было ясно как божий день, что, захмелев, Сермяга устыдится своей язвительности, и начнет задабривать Азизяна сверх меры, потому что никакой благодарности в ответ не дождешься, благодарить судьбу и общество Азизяну с его косоглазием не за что, и он в этом уверен.
Далее всё развивалось согласно моим прогнозам. На площадке под самым чердаком было пусто. Манда Ивановна унесла с производства не только закуску, но и приборы. Азизян, выпив до дна, совсем перестал паясничать, и погрузился в угрюмое ожидание чего-то.
Le Ore пошел по рукам. Сермяга подобрел, а я завел было свою любимую шарманку про оккультный терроризм и агентов хаоса в поп-культуре, но слушала меня только Манда Ивановна, да и то чисто из уважения к друзьям детства своего повелителя.
А между прочим, Шура, - звонко вымолвил поверх моей лекции Сермяга. В такие минуты голос его звучал по-актерски интеллигентно. - Мы с Леной могли бы помочь тебе в решении твоих проблем..
Азизян медленно поднял оба глаза, как пьяный кулак в экранизации Шолохова, и молча уставился в натюрморт на газетке. Это, как всегда, была "Сельская жизнь" - любимый орган сермягиных батькив.
Не помню, сидел ли я при этом или стоял, но знакомиться ближе с продуктом чресел Папы Жоры мне совсем не хотелось, и я пошел доделывать графитти, посвященное Роллинг Стоунз, начатое в прошлый раз, когда пили за мой счет.
Ничего интересного у меня за спиной, естественно, так и не произошло.
*