Аварии вдали от родины в ту пору были роскошью и новинкой. Смерть на дорогах Испании мог позволить себе только тот, кто отмечен судьбой заранее.
Самым знаменитым среди погибших таким образом долгое время оставался Андрей Амальрик. Мне даже примерно известно, как это произошло со слов надежного человека.
Амальрик ехал на антисоветскую конференцию из Франции в Мадрид на собственной машине. Его небольшие по объему работы, снабженные несоразмерно длинными заголовками, снискали центровому москвичу-шестидесятнику славу прозорливого футуролога.
Попутчиком Амальрика оказался некто М-зов, высланный из Союза, люмпен-диссидент, как-то связанный со СМОТ - сомнительной репликой польской "Солидарности". Надо отметить, что внутрисоветские тридцатилетние копировали любую иностранную политическую моду, разве что кроме "черных пантер".
М-зов, уверенный, что западно-европейская свобода беспредельна, не захватил с собой документы. В результате машину задержали на границе для выяснения. Усталый Амальрик элементарно вырубился за рулем. М-зов не пострадал. Так говорили московские коллеги, знавшие обоих. О подстроенной чекистами катастрофе речи не было вовсе.
Судьба прекрасной цыганки Соледад Миранда, эротической музы режиссера Джесса Франко здесь в ту пору была неведома. Польскую актрису Эву Кшижевcку - очаровательную "Девушку из банка" и дьяволицу в "Фаусте ХХ-го века" могли припомнить считанные чудаки вроде меня. Обе уникальные красавицы нашли свою смерть на шоссе последней правой диктатуры. Тут почему-то в голове играет Miss Amanda Jones.
Проходит много лет, и мне сообщают, что там же погиб человек, чью гастрольную майку с логотипом Роллингов мне принес надеть еще один лихач, чья домашняя кончина, правда, просится в рубрику "он долго пролежал". Сделано это было перед крайне неудачной попыткой выступить в первом отделении, перед отменными говнюками, велевшими звукорежиссерам, какой-то хамоватой приблатненной парочке усатых славян, практически вырубить звук моим великолепным сайдменам. Сам-то я спел тогда довольно паршиво, несмотря на престижную майку из чистого хлопка с плантаций Луизианы, а может быть и Джорджии.
Проходит много лет, и мне сообщают, что там же погиб человек, чью гастрольную майку с логотипом Роллингов мне принес надеть еще один лихач, чья домашняя кончина, правда, просится в рубрику "он долго пролежал". Сделано это было перед крайне неудачной попыткой выступить в первом отделении, перед отменными говнюками, велевшими звукорежиссерам, какой-то хамоватой приблатненной парочке усатых славян, практически вырубить звук моим великолепным сайдменам. Сам-то я спел тогда довольно паршиво, несмотря на престижную майку из чистого хлопка с плантаций Луизианы, а может быть и Джорджии.
Каким путем она перекочевала от покойника к покойнику, я без понятия. Знаю только, что прежний хозяин тоже разбился в Испании. Только, естественно, уже в перестройку. Он возглавлял нечто вроде фэн-клуба Роллинг Стоунз, чей музыкальный уровень 80-х по идее должен распугать последних поклонников. Тем более, при наличии Караченцова.
Я довольно рано охладел к плакатикам, значкам и футболкам, с помощью которых дылды за двадцать, пролонгируют свою тупиковую молодость, взбадривая друг друга несуразными восторгами и плоскими каламбурами. Но майку у меня назад так и не потребовали, она осталась на мне и после горе-концерта. Носить её было неприятно - клеенчатый логотип вызывал аллергию и потливость. Надевать случалось, но что с нею дальше делать, я не знал. Дарить её дальше было некому, к тому же я начал полнеть, и майка сделалась мала. К тому времени мне уже было известно про то, как Кеннет Энгер щеголяет окровавленной сорочкой, снятой с молодого человека, сыгравшего в его Kustom Kar Kommandos юного авто-фетишиста. Хотя,я, конечно не видел эту гениальную пятиминутку под сладкоголосую версию "Я знаю, как ты меня любишь" в исполнении Сестер... не помню точно, каких сестер.
Дело в том, что кроме этой майки, у меня был самодельный вязаный свитер с такою же эмблемой, весьма симметрично воспроизведенной одной из моих невест. Он должен был стать залогом стабильности наших отношений, но, как всегда бывает с подарками, превратился в насмешку, в шутовское одеяние завсегдатая наливаек.
В одной из них, ко мне с английскими приветствиями регулярно подходила троица начинающих актеров, выламываясь, как их учили, изображая непутевых старшеклассников. Они просто реагировали на картинку, разыгрывая заданный преподавателем сюжет: Хэлло, Мик! Как здоровье Кита Ричардса? И так далее, в том же духе. Минимум двое из этой троицы доживают жизнь не очень хорошо. Один совсем недавно тоже кого-то переехал или сбил, как Страшное Лицо в конце девяностых.
Свитер растянулся, майка съежилась. Обе вещицы обдавали холодом и страхом. Глядя на них, я не всегда понимал, хозяин какой из них уже окачурился.
Кто-то из ровесников регулярно пробовал исправить ошибки первой молодости, пожертвовав собой в браке с женщиной, так мало созданной для него... Под беспардонное вранье, будто группы шестидесятых играли в их жизни какую-то роль, будто ими якобы надобно дорожить, их надо регулярно слушать.
Покупателей на уже винтажный артефакт не находилось. Азизян резко заявил, что предпочитает "Мейден". Сермяге майка была поколено. У азизянова миньона был взгляд козлиной головы в "Супе из козлиной головы".
Что касается первого владельца, я таки видел его единственный раз на каком-то сборище, где действительно трясли плакатами и пластинками какие-то люди. Мой спутник окликнул его, пока тот стоял спиной. Естественно в курточке с какой-то иностранщиной на уровне лопаток. Человек обернулся и заметил, что он чудовищно кос. Разве таким разрешено водить машину?
Это не было демоническое косоглазие gettatore, каковым от природы обладал Саня Азизян. Передо мной стоял вылитый жених, свидетельствующий против Бельмондо в прологе "Повторного брака". Горшок рыжих волос, неотличимый от парика, делал сходство опасным на предмет идиотского смеха.
Это президент советского клуба любителей Роллинг Стоунз. - нейтрально сообщил мне мой проводник, не желая портить отношения с устроителями.
Я так и подумал - ответил я, мучительно рожая подходящую хохму.
И она, понятная не каждому, но меткая, возникла ниоткуда:
Кем еще может быть человек, если у него один глаз на "Декке", а другой - на "Лондоне"?
*