Чтобы ходить ко мне регулярно, Азизяну понадобилось "умереть" и "воскреснуть" - утонуть и вынырнуть, а не всплыть, как это делают сами знаете кто.
Причем, не в дни летних каникул, когда никто не заходит в воду трезвым. А где-то так на Сретенье, когда замерзает наша Гандоновка.
По времени это происшествие совпало с попытками отдельных граждан полюбить песню Роллингов "Зима". Хотя лучше Хиля никто про эту сказочную пору не пел. Сейчас сказали бы не "полюбить", а "въехать", но тогда мало кто так говорил, опасаясь сойти за сифилитического урку.
"Зима" принадлежит к категории песен, которые совсем не обязательно слушать. Написано "зима" и достаточно. К тому-же все знают, как перевести это слово с английского на русский.
Мне кажется, она нелинейно приурочена к той неприятности с Азизяном. Год выпуска пластинки совпадает. К тому же на ней находится и Heartbreaker, которой Алик П. - виниловый ментор Азизяна, иллюстрировал мне безобразие Роллинг Стоунз.
Азизяну пришлось уйти под лед в Дубах и выйти на поверхность в профилактории "Рабочий уголок", в сопровождении Папы Жоры, который, в свою очередь, надеялся отвадить младшего сына от его увлечений с помощью девиц с Приборостроительного.
Азизяну пришлось уйти под лед в Дубах и выйти на поверхность в профилактории "Рабочий уголок", в сопровождении Папы Жоры, который, в свою очередь, надеялся отвадить младшего сына от его увлечений с помощью девиц с Приборостроительного.
Но, когда Азизян провалился в Гандоновку, до этого было минимум лет пять. Он даже еще не был "азизяном". Его звали "Мотильда", 220 и "Бес", как, наверняка, помнят читатели наших хроник. Согласитесь, не каждому достается букет таких прозвищ, которые всегда хочется перечислить.
Бес провалился в Гандоновку не один. С ним был "Тимоша" - одноклассник по расформированной школе, где учились только такие.
Дистрофик-микроцефал, тем не менее. призванный в армию при Устинове.
Случись оно летом, в сотне метрах от мостика можно было увидеть утиную головку и конскую стопу слабоумной Доци - honky tonk woman в единственном числе. Но я никогда не сталкивался с нею в холода.
Случись оно летом, в сотне метрах от мостика можно было увидеть утиную головку и конскую стопу слабоумной Доци - honky tonk woman в единственном числе. Но я никогда не сталкивался с нею в холода.
Вероятно, они скакали и бегали, проверяя на прочность ледяную поверхность речушки. Это случилось зимним будним днем, когда в парке особенно пустынно. Невесть откуда, как нв картине Брейгеля, появились какие-то спортсмены с тренером во главе. Спортсмены вытащили из ледяной воды будущего "азизяна" с костлявым Тимошей, и проделали все, что пролагается делать в таких случаях.
История получила фантастическое продолжение, когда в газетной заметке для острастки написали про двух школьников, которые утонули, гуляя по льду.
Во время нашей последней беседы с глазу на глаз, описывая внешность руководителя сопортивной команды, Азизян выразился неожиданно авангардно - типичный курносемит-бутманоид, папа.
Речь Азизяна всегда пестрела архаизмами. Вместо "пробухивает" он говорил "прокучивает". В кинофильмах он запоминал старорежимные реплики типа "Феликс Эдмундович, вы не получите ухи", повторяя их ни к селу ни к городу, и это всегда было смешно.
Его излюбленной фразой в "Последнем подвиге Камо" была: Кого мы сегодня провожаем, господа? Мы провожаем прапорщика Бобу Докутовича!
Он не говорил такой-то "нажрался", а "изволили укушаться". Если кого-то вырвало, Азизян не скажет "нарыгал" или "блеванул". Он выразится иначе: изволил прокашляться. Голосом доктора Любского в "Операции "Трест".
Научно-фантастическая терминология была ему незнакома, он не читал фантастов, предпочитая политические памфлеты с разоблачениями или архаичную эротику типа "Молль Флендерс" Генри Филдинга.
И вдруг откуда не возьмись, этот "курносемит-бутманоид". В лыжной шапочке крупной вязки, и дрожащий, как мокрая птица, вынутый из проруби Бес.
В нашем городе вряд ли кто-то способен изобрести "бутманоида" кроме меня, но я не мог припомнить, чтобы я произнес это слово при Азизяне. Собеседник часто запоминает сказанное тобой лучше, чем ты сам, чтобы напомнить о нем через уйму лет. Ко времени когда образ, созданный тобою впрок, успеет воплотиться в какой-нибудь знаменитости.
Совершив ритуальное омовение в зимней реке, Бес сделал первый шаг в моем направлении. Я вспомнил об этом инциденте в связи с историей одного преследования длиною в жизнь. Есть такое понятие "встреча с песней" - так называются популярная передача и сборник поэта Игоря Кобзева, где есть удивительный образ "скрежещущий джаз", предвосхитивший heavy metal thunder, упоминаемый в Born To Wild.
В отличие от заявки слушателя, любезно выполненной ведущим радио-концерта, такая встреча может испугать и обидеть, а при многократном повторении сделаться чем-то вроде паранойи в новелле Эдгара По "Вильям Вильсон", или в трагедии Лермонтова "Маскарад".
Именно таким манером меня преследовали Honky Tonk Women группы Роллинг Стоунз, или "Женщины легкого поведения", как переводили её дикторы "Голоса Америки", по-старинке избегая более резких идиом.
Такой перевод звучал абсурдно, ни "хонка", ни "тонка" в школьном словарике английского не было. Образ не складывался, как при попытке ребенка дорисовать недостающие анатомические подробности, которых он еще не видел. А то, что маячило, никак не походило на Аризонскую Пенку в "Лимонадном Джо".
Большим потрясением стало для меня известие, что существует два варианта Honky Tonk Women - электрический и бренчащий. Как те два университета в Москве, которыми Дружников терроризирует собеседника в "Трех сестрах" голосом будущего Фантомаса.
Он там и выглядит как Фантомас под маской одной из своих жертв, но дело не в этом.
Песен не пой - налегай на икру,
ужин не тронут, Роллинги стонут,
их скоро сотрут...
В один из визитов Азизян явился с польской пластинкой, где какой-то поляк поет Honky Tonk Women, делая это в точности, как до него это делали Джо Кокер и Элтон Джон, когда совсем непонятно, зачем и для кого человек это делает.
Песен не пой - налегай на икру,
ужин не тронут, Роллинги стонут,
их скоро сотрут...
В один из визитов Азизян явился с польской пластинкой, где какой-то поляк поет Honky Tonk Women, делая это в точности, как до него это делали Джо Кокер и Элтон Джон, когда совсем непонятно, зачем и для кого человек это делает.
С меня было достаточно бибиканья проезжающей машины в акустической версии Country Honk, при котором сразу возникает образ Антилопы Гну.
"Образи, образи..." - выли какие-то хорватские прог-тупицы, от которых я еле избавился, запомнив, как завелся и начал им подвывать клиент, большой панславист, превращенный в сплошную гематому лобовым ударом джипа за месяц до выхода "Товара для Ротшильда".
Дело в том, что панегирики в адрес поляка по фамилии Сойка (имя они оба путали) я успел выслушать от двух дремучих тупиц, одержимых поисками "наших", не уступающих Западу. Эта разновидность патриотизма была мне с детства ненавистна сильнее других.
Поэтому Сойку я обосрал вместе с Роллингами. Хотя и те и другие тут ни при чем.
Азизян не перечил. Он моментально забывал о выгоде, когда дело касалось расовой теории, согласно которой и Сойка, и Кокер и Роллинги с Элтоном Джоном все принадлежали к племени "курносемитов-бутманоидов", способных менять свой облик с ловкостью Фантомаса.
К этим оборотням он причислял даже Коршуна, своего старшего брата, служившего в армии, когда Бес едва не ушел под лед.
*
