По крайней мере так был обозначен сей телефонный номер в записной книжке покойного. Сама она представляла собой блокнот, похожий на стоптанный тапок, со старой копеечной ценой на обороте обложки.
Якушев неплохо знал обладателя клички. Он заслужил её привычкой, хохотать отрывисто и громко в любой ситуации, разве что не на поминках. Не думая о последствиях, как не думает о них тот, кому необходимо прокашляться или чихнуть.
Брянцева утверждал, что так ведут себя по совету врача, отгоняя мрачные мысли, а молодой человек страдал депрессиями. Причем, не забиваясь в угол, а, так сказать, на ходу, продолжая заниматься делом, можно сказать, при всех.
Якушеву довелось быть свидетелем прилюдных истерик Хохо минимум дважды. Оба раза народу вокруг было море, в том числе и незнакомого. Оба приступа завершились рыданиями.
Как ни странно, такие срывы не создавали дискомфорта в поведении окружающих. В обоих случаях Якушев ждал аплодисменты, и однажды они прозвучали - компания за соседним столиком устроила овацию рыдающему Хохо, вынуждая присоединиться к ней его спутников, какую-то даму в очках и толстяка в военном берете.
Якушев вспомнился гневный монолог черного официанта на вечеринке американских толстосумов, обернувшийся розыгрышем - хозяин дома нанял известного комика. Это был длинный телефильм с кучей известных актеров. "Многосерый", вспомнился каламбур из газеты, и Якушев тоже нервно усмехнулся.
Хохот служил Хохо чем-то вроде зуммера, напоминающего закрыть холодильник, хотя в его юности таких удобств еще встречалось даже в американских комедиях. По крайней мере их не успели обыграть в гэгах, модернизируя юмор старых, незнакомых молодежи, картин.
В конечном итоге произошло неминуемое. Хохо разучился включать своё "хохо", когда надо, когда ему плохо, и начал хохотать когда ему непонятно как, наживая врагов, подлинных и мнимых, которыми его воображение кишело с самых юных лет.
Впрочем, ко времени этой злокачественной перемены он уже сделался большим начальником, чье поведение не обсуждается подчиненными.
Однажды Якушев заносил в контору Хохо одну штукенцию для моторной лодки, и первое, что услышал, это хохот Хохо за мутным стеклом дверей в человеческий рост.
Я вот думаю - кто тебя должен снимать - Джерри Льюис или Вуди Аллен? - пошутил Якушев, доставая из кармана тяжелый сверток.
Дз-а, д-за... - снисходительно процедил Хохо, делая вид, будто слушает краем уха. Его уже раздражало обращение на ты.
Смех-узурпатор едва не стал причиной смерти Хохо, когда его велосипед на крымской трассе попал под машину с кавказскими номерами. Результатом этой аварии стали слухи о каком-то расстройстве, об участившихся отлучках в туалет посреди бесконечных планерок и совещаний. Но, параллельно с инцидентом Хохо наконец дали майора и он утешился, пришпилив воинский чин ко множеству титулов, степеней и регалий.
Мотнув головой, отгоняя лишние воспоминания, Якушев вернулся к записной книжке убитого "Димочки".
Ему не давала покоя дописка на шершавом листе.
"Два билета в Ла Скалу".
*