А дэ ж Павло? - спросил меня Стоунз посреди просмотра.
Видак приказывал долго жить. Мы смотрели Rock-n-Roll Circus. Пятидесятилетний Стоунз впервые видел свою любимую группу живьем и в цвете.
Огромное количество музыкантов, объединенных на одной площадке, пошатнула миф о вражде и соперничестве, и защитной реакцией Стоунза стал поиск отсутствующих. В частности "Павло" - то есть Маккартни.
Замечая посторонних людей в привычном составе, Стоунз то и дело спрашивал, а кто это, а это кто?
Эрик Клэптон. Кажется, Митч Митчелл - подсказывал я, изо всех сил стараясь не выглядеть снобом.
Стоунз явно не был готов к встрече с прошлым в таком мозаическом формате.
Было слышно, как он бормочет себе под нос, словно делится разочарованием с невидимым собеседником, а тот с ним соглашается.
Кто это? - Джетро Талл.
Шо, и они тебе нравятся?
Нет. Просто интересно.
Шо-то я раньше такой вещи у The Who не слышал....
Такая концентрация знаменитостей, которых он со школьных лет привык воспринимать разрозненно, явно его раздражала. С начала просмотра прошло почти полчаса, и он ни разу не предложил налить.
От школьных лет остался только рост. Вещи, которые он донашивал вплоть до нашего знакомства в семьдесят пятом, успели истлеть, включая носки - прочные советские носки со следами штопки.
Ко мне профилем, на расстоянии трех уличных шагов,сидел тот же самый человек, одетый во всё относительно новое по старому размеру.
Я казался себе билетером, вынужденным смотреть на кинозрителя, которому не нравится смотреть то, что ему кто-то посоветовал. И тем не менее, мы оба, как воспитанные люди, обязаны доигрывать, каждый свою роль, до конца сеанса.
Стоунз был похож на ребенка, превратившегося в копию собственного отца, если бы тому в шестьдесят девятом, вместо хоккея показали концерт каких-то англичан, где он никого не знает.
Чемпионат перенесли из-за чехов. - телепатически напомнил мне Стоунз.
Почему "из-за чехов", когда из-за "наших"? - телепатически поправил я собутыльника. - Раньше ты не был таким конформистом. Мог отчетливо произнести "ёбаная советская власть" в просмотровом зале ДК "Титан" только потому что вместо "Раздумий о музыке" с кусочком про Битлз, показали фильм с мулявинскими кастратами, которых ты терпеть не мог.
А как такое можно терпеть?
Появление Кита Ричардса, поющего первую строку Salt of The Earth оборвало наш сеанс телепатии, как истерика напарницы Стентона Карлайла в "Аллее кошмаров".
Rock-n-Roll Circus близился к финалу.
Клоунада наших отношений нет.
До личного знакомства по всем правилам, мы виделись десятки раз. Причем, в районе цирка. И столько же раз я об этом рассказывал, пока не стало ясно, что мои ответы на никем не заданный вопрос звучат в точности как вопрос моего гостя:
А дэ ж Павло?
Никому не интересно.
По воскресениям я избавлялся от марок на толкучке филателистов, значкистов и дискоманов как раз в тот период, когда по ней ходило множество лажовых фоток с афиши Rock-n-Roll Circus. Картинок было так много, словно оригинал висит где-то рядом, вместе с рекламой Кио.
И никто не знал, что телефильм этот, там - у них, положили на полку, и его, там - у них, тоже никто не видел.
Возле городского цирка по воскресеньям тоже собирался свой Rock-n-roll Circus, и его "брайеном джонсом" был молодой двадцатилетний Стоунз, неприкаянный и немного лишний, но постоянный.
Спивающийся. Так было принято обозначать второй переходный возраст в жизни советского мужчины.
Те пасмурные выходные могли бы стать сюжетом роскошной баллады на французском языке, чьё содержание так проникновенно передают за кадром наши дублеры.
Болонья цвета изоленты и асфальта, и асфальт, похожий на шерсть мокрой кошки.
Фонари, которые не то забыли зажечь, не то забыли выключить.
Матовый воздух, отравленный дыханием заводским дымом. Курящие урны и тлеющие бычки в зубах полу-невидимок.
Вывеска "ВИНО", шипящая неоном, которого нет в составе её отечных букв.
Трифонов, пишущий что-то неисчерпаемо ёмкое со внезапным концом, похожим на выпавший из сумки пузырь:
А дэ ж Павло?
*