К сожалению, запись, как это часто бывает, не сохранилась.
Последние годы Квасов подружился с другим бывшим хиппи, и носил ему рыбу из коптильни, где подрабатывал ночным сторожем. Бывший хиппи говорил, что рыба червивая.
Узнав про легендарную запись, он сокрушенно пробасил: "Жаль! А я бы с удовольствием послушал, как этот ГЛИСТОМАН поет СИФИЛИТИКА!"
Ставши будто бы яростным коммунистом, он только усилил и развил до крайней степени все то, чем добывал себе славу, будучи футуристом, ошеломляя публику грубостью и пристрастием ко всякой мерзости. Он наливал звезды «плевочками», он, рассказывая в своих ухабистых виршах о своем путешествии по Кавказу, сообщил, что сперва поплевал в Терек, потом поплевал в Арагву; он любил слова еще более гадкие, чем плевочки, - писал, например, Есенину, что его, Есенина, имя публикой осоплено, над Америкой, в которой он побывал впоследствии, издевался в том же роде:
Мамаша грудь ребенку дала. Ребенок, с каплями на носу, сосет как будто не грудь, а доллар - занят серьезным бизнесом.
Он любил слова «блевотина», - писал (похоже, что о самом себе):
Бумаги гладь облевывает пером, концом губы поэт, как блядь рублевая.
Подобно Горькому, будто бы ужасно ненавидевшему золото, - Горький уже много лет тому назад свирепо назвал Нью-Йорк «Городом Желтого Дьявола», то есть золота, - он, Маяковский, золото тоже должен был ненавидеть, как это полагается всякому прихлебателю РКП, и потому писал:
Пока доллар всех поэм родовей, лапя, хапая, выступает, порфиру надев, Бродвей: капитал - его препохабие!