ШЕСТОЙ
Слушай, у меня явно что-то с головою. Теперь уже точно. Я собрался рассказать тебе об одном, будучи уверен, что другое закончил описывать вчера до обеда. Но сегодня – после трехчасовых странствий в полуденных сумерках декабря, я спохватился и понял, что ничего вчера не рассказывал. Воротясь домой я обнаружил листок с зачеркнутым заголовком «Рассказ, написанный завтра». Далее следовала видоизмененная фраза, явно заимствованная у кого-то из авторов позапрошлого века. С нее мы и начнем. Ею мы и продолжим. Ты понял в общем.
Ты знаешь, любезный друг, что я на своем веку почти не путешествовал. Крайне редко и крайне мало куда. Во-первых, потому что мне как и тебе, безразлично где, когда и чем травиться. Во-вторых… А во-вторых – годы сокращают расстояние и со временем можно разглядывать самые отдаленные места и лица, практически не выходя из дома, по крайне мере, не покидая родных мест, где, согласись, всегда находиться как-то спокойнее. Зачем дергаться, если «что город – то норов, что деревня – то обычай»? Но в общем-то везде все одинаково.
Я совсем не призываю мастерить из кубиков какие-то сказочные города, тем более, ломиться на детскую железную дорогу, ведущую вместо обрыганных камышей, в якобы в Изумрудный город вечного детства. Тем более, я не призываю тебя бросить пить, как это делают те, кто и сам не знает, чем бы ему убить бесполезное время. От пеленки зловонной до смердящего савана, как говорил Жженов в белорусском сериале «Вся королевская рать».
Слова эти прозвучали настолько не по-нашему и страшно, что их мало кто решался не только повторять, но и открыто признать, что он тоже их расслышал и запомнил. Библейские афоризмы пугали наших людей, уверенных в своем праве только на вполне земные наслаждения, в частности – на пьянство и блядство.
Поздний моделист или аквариумист нас раздражает, но еще более жалок с понтом «плейбой», готовых перечислять, скольких он «переёб», даже когда никто его об этом не просит. Тем более «переёб» этот несчастный (полжизни вообще ничего не делавший из-за осложнений после свинки) в сущности одно и то же, один и тот же тип бабочек непременно с «грязной головой». Абсолютно одинаковые, словно голову эту вместе с париком пересаживают с одной шеи на другую. Такое впечатление, что родственники специально подпиливают таким женщинам шею, а рождаются они обезглавленными. Появляются на свет как грибы без шляпок.
Отсутствие головы способно превратить в нечто фантастическое самую заурядную женщину. Бежит тебе навстречу бездомная собака, пробегает мимо, и лишь пройдя полсотни метров, ты понимаешь, чем она тебя изумила – у нее не было головы. Причем шея животного заканчивалась не обрубком.
Памятники. Кто-нибудь видел безголовый монумент? Нельзя отличить, где живой, а где мертвый – если человек без головы. Плюс к тому же – как ты себе представляешь, например, безголового защека? У меня такое ощущение, что практически поголовно люди пользуются насадками, в той или иной степени, достоверно воспроизводящими то место, без которого невозможно «горе от ума».
Когда-то здесь водились ужи, ондатры, пресноводные черепахи, и даже, если прийти туда рано-рано утром, пробегала, случалось, ласка. Ты знаешь, про какое место я говорю. Была бы моя на то воля, я бы организовал там небольшой заповедник, назвал бы его Wind in The Willоws и назначил бы тебя кем-то вроде вечного юного натуралиста, с неограниченным правом зассыкаться в рабочее время сколько угодно. Разумеется, для этого пришлось бы восстановить кафе «Ветерок», от вывески которого остался только «Ветер».
Прикинь, гудки пароходов долетают из грузового порта, тишина, время от времени проносятся низко вдоль берега зимородки, и ты обитаешь в развороте альбома какой-нибудь группы начала семидесятых годов, когда твое лицо уже начинало обретать жуткие черты гниющей кроличьей головы. Ты не обижайся, ты мне сам это говорил, стоя в старомодных черных трусах перед казенным высоким зеркалом ко мне спиной, словно я в нем не отражался. Потом ты, заикаясь от хохота говорил, что из такого зеркала вполне может и должен выходить, переставляя ножищу в партийном валенке какой-нибудь бюрократ времен фильма «Дело Румянцева». И было тебе в период этих галлюцинаций сколько лет? Только что исполнилось двадцать пять. И не годом больше.
Там, где надо взбежать по насыпи вверх, чтобы перешагнув трубу, снова спуститься и выйти на противоположный берег залива, со мной (не знаю, как с другими, но со мной происходит одна странная вещь).
Почему-то мне никогда не хочется подходить к этому месту вплотную. И вовсе не из-за того, что с ним связано какое-нибудь неприятное воспоминание – допустим, хулиганы пристали, питурик подошел или девица, на чьи взаимность ты так рассчитывал, взбежав вверх, высказала бы вдруг все, что она о тебе думает: обозвала фашистом, психопатом, одиночкой, который так и сдохнет от одиночества, если его не посадят в дурдом… Нет, ничего подобного в этом месте, по крайней мере, со мной не происходило. В других местах случалось, но в этом никогда. Я честно расскажу тебе, что меня пугает.
Там издали мерещится человек в синем пальто. И виден он в таком положении, что у него как будто нет ног. В синем, добротном пальто – цвет на любителя, но веешь капитальная. У него нет головы. Он как будто парит в воздухе, хотя по логике должен частично спрятавшись за дерево стоять на асфальте.
Плечо практически прямоугольное. Если подойти ближе, он не превращается в плакат с призывом беречь природу, или что-то еще в этом роде. Он попросту всегда, неизменно исчезает – поверь мне. я наблюдаю за ним уже десять лет.
Сегодня я был настроен не столь мистически, и дошел до этого места. Извини, что пишу небрежно – безлюдный парк в декабре может вообразить даже последний тупица. Дошел до края – где темная вода упирается в округлый, неровный тупик.
Темно-синий товарищ маячил там же, где и всегда. И тут я зачем-то произнес, словно разгладил под ногами бумажку, и прочитал, что в ней написано: Нас было шестеро фартовых ребятишек. Произнеся вслух известную тебе фразу, я, скосив глаза вправо вниз ( стоя спиной к фонтану, лицом к танцплощадке) увидел в траве обиженно сдвинутые набекрень шляпки пятерых поганок.
Ты знаешь, я едва не извинился: Пардон! Не знал, что вы тоже здесь. Пардон. Я всегда с уважением относился к вашей грибной породе, подарившей человечеству столько талантов и т.д.
А что, если раздумывал я, покидая этот перекресток оккультной коммуникации, они действительно передвигаются в своей укорененной неподвижности, тогда как я, напротив, шаг за шагом отдаляясь от синего пальто, остаюсь там, где и был?
Кто? – глухо ухнул над водою вопрос.
Поганки – спокойно ответил я, понимая, что отвечаю галлюцинации.
Кто он? «Голубой» звучит как-то с намеком, Синий – грубовато. Безглавец – старообразно.
В деревнях было принято прятать покойников под одежей огородного пугала. Я как-то раз наткнулся на такую «мумию», покуда мой дед с друзьями удил григорьевских карасей. Случается. Было необычно гадко. Кошмары преследовали меня до пятого класса, потом во мне обнаружили признаки «душевной болезни», сперва психологи-любители, а поздней и казенные врачи.
Hollow Watcher – называют таких чудищ жители американской глубинки. Сторож без начинки.
Пугало, чья задача отпугивать не птиц, а людей, оберегая покой семейства говорящих поганок. «Пятерых из нас прибило пулькой к стенке…» Разве нам не доводилось видеть жуткие картины вытоптанных «ядовитых» грибов. Доводилось, и неоднократно!
Ты думаешь, таким способом давала себе выход бессмысленная детская жестокость? Может быть – но не всегда. Скорей всего, действуют взрослые, и действуют обдуманно, из идейных побуждений. Если истребляли по расовым и религиозным признакам людей, почему нельзя устроить геноцид несъедобным грибам? Кто за них заступится? У поганок и мухоморов тоже есть свой Освенцим и Бабий Яр, дорогой мой друг.
Но вот появляется недоделанный праведник – без рук, без ног, без головы. Он отпугивает врагов чем только может. Если, конечно, у врагов хватает воображения уловить страх, излучаемый темно-синим. А благодарные поганки поют про него небось: «Хороший у нас участковый…»
«Здесь плясали два козла», – говорю я старожилам, которые попадаются все реже. Два плоских козла в человеческий рост. Из фанеры. На фоне таких же фанерных буквищ «СЛАВА КПСС!» Плясали не долго. Кто-то сообразил и распорядился убрать. Дело было в зимние каникулы. Ты-то не помнишь? Если быть совсем точным, козлы даже не плясали, они застыли в пляске. Я всегда с благодарностью вспоминаю неизвестное мне имя того, кто распорядился превратить обычный сквер на две недели в поляну сказок.
Я думал, ее снесут, старую областную больницу, а ее лишь решили по новой моде опидорасить. Меняли в том числе и забор. Скрежет, ядовитая пыль. Потом прекратилось. И повседневный шум от машин и маршруток показался утренним спокойствием на берегу моря.
Перехожу дорогу, возвращаюсь домой. День прошел без приключений. Денег нет, мыслей нет. Вернее, есть и то и другое. Всего понемногу – но есть. Только тратить их не на что. Возвращаюсь домой – никого не встретил. Знакомых почти не осталось. Неделями ношу в кармане пачку сигарет (одному курить не хочется) – угостить некого.
День, собственно, еще не завершился, даже темнеть еще не начинало. Фантастическое не пожелало проявить себя с семи утра до трех пополудни никак. Как обычно, происходящее с людьми и транспортом в районе проспекта было полностью лишено, с моей точки зрения, смысла. Я думал только об одном – не спутать бы красный свет с зеленым. Переходил там, где были три телеграфные будки с дикой по тем временам надписью «Продается третий Лед Зеппелин. Звонить на виллу префекта».
Фундамент больничного забора успели выложить блестящей плиткой. Бесшумно перебирая лапами, по ней бежала мне навстречу черная собака с красной перчаткой в зубах. Она пробежала, конечно, мимо. Чье задание выполнял этот пес, кому нес перчатку? Ты знаешь? Я не знаю. Но день прошел не напрасно. Осталось позвонить на виллу префекта.
P.S. Hollоw Watcher – ты запомнил название? Письмо можешь выбросить, а название перепиши. Когда-то такое прочитать было трудно. Фантастика на девяносто процентов была научной. Остальные десять представляли собой переложение талмудических легенд. Теперь такого во сне не увидишь. Не покажут. Но наяву – пока еще можно.