La femme d'à côté

Слыхали выражение «американский образ смерти»? Это перевод, разумеется. Слизали у западных трепачей. Как всегда. Казалось бы, чем мешает этот «американский образ смерти», если он так жизнеспособен? Это же вызов, возможность сразиться и выяснить, чего ты стоишь на деле! То, чего так не хватает нынешним бунтарям. И пускай победит сильнейший. Разве это плохо? Разве не опротивело каждый раз убеждаться, что война в современном мире, лишь прелюдия к поцелую? Мы привыкли, что при самых твердых бицепсах, задний проход героической личности оказывается эластичен, как варежка ночного сторожа.
Уроки, которые городской щеголь-сибарит готов просачковать и не выучить, студиозусы из колхоза запоминают с первого раза. «Роги» схватывают на лету, все, чем побрезговал денди. Самые беглые синхронные переводчики, как правило, плебеи по вкусам и запросам. Выучились спикать, шпрэхать и парлекать, а дальше что? Обратно питаться из одной плошки с собакой? Вот они и переводят сказки про «американский образ смерти», «золотой миллиард», лучше Аксенова не скажешь – «придуманный какими-то дураками».
У здешних патриотов появился закадычный друг Джордж Сорос. Он тоже хочет остановить американскую экспансию в лице президента Буша. Точно так же в середине 80-х годов наши монархисты-ченосотенцы плакали под песни Михаила Гулько про господ и офицеров:
Г-да офицеры, с голубым говнецом
Вы очко подотрите, чтоб не стать подлецом…

Джордж Сорос – это Миша Гулько для противников шекспировской формулы «might is right» – сила там, где правда. Правда, Сорос обижен голосом и песен не поет. В отличие от своего голосистого земляка Яноша Кооша. И все они, включая тех, кто платит, и кто берет, делают вид, будто не знают, что
отдельные существа нужны этому миру, а отдельным существам нужен сам этот мир.
Кот опасен не тем, что может сожрать, а тем, что пожираемую жертву превращает в мышь. А ты (Фомин) для Рабиновича всего лишь мышь, раздутая до размеров православного парня. Впрочем, это из другой оперы.
Кстати, про белых офицеров. Говорят, доказали, будто Чапаев грузил комиссара Фурманова. Не актер Бабочкин актера Блинова, а тот, настоящий. Казалось бы, установлена историческая правда, это хорошо. Но почем-то подобные открытия считаются кощунством. При этом, чистоплюи забывают, что Чапаев тоже был царский офицер, изменивший присяге. Сила там, где правда. И сильный всегда до нее докопается. Слыхали, министр обороны все еще громадного государства заявил на весь мир (еще и по-английски), что всю жизнь мечтал отсосать у Поля Маккартни? Сила?!
Самое сильное, все это, скорее всего, правда. После Делона, Сэр Макитра у советских питуриков был намба ван, next big thing, как говорят англичане c конаковской родней.
А про Чапаева мне давно рассказывал один мутный бухарик, французский подданный Володя Жестков. Собственно, с Чапаевым покончил его дядя, и оставил об этом воспоминания. «Лбищенский рейд», вот как назывались дядины записки.
В чапаевской отряде свирепствовал сифилис, болезнь революционеров и новаторов. При штабе подвизалась дюжина заразных машинисток. Да мне и без дяди давно было ясно, кто такой Чапаев, благодаря Азизяну.
«Чапаев очко сорвал со стены» – никто, кроме Азика не придумает и, тем более, не вымолвит такую фразу. Но, если честно, за Азизяна ее придумал я.
Сорос-Гулько называет устранение Джорджа Буша-мл. делом всей жизни. Почему-то сразу хочется повторить слова маршала Чуйкова, из предисловия к фильму «Меченый атом»: Только отчаянные безумцы могут так говорить, писать, а тем более, так думать.
Мы, кажется, упомянули Францию. Это сигнал, память подсказывает, пора брать быка за рога, и переходить к очередному рассказу о Сермяге и его женщинах. В который раз. Скоро пойдет третья неделя моей трезвой жизни, и не хотелось, чтобы она пропала даром. А кто из нас Бабочкин и кто Блинов, по-моему, и так давно понятно.

Соседка появилась в одно время с фильмом «Соседка». В фильме играет Фанни Ардан, женщина-утконос с мимикой сатирика Петросяна.
Перед этим уже шли фильмы с ее участием. Один бельгийский, где видно, как она сосет в машине у пожилого Витторио Гасмана, называния не помню, но сцена была.
К сожалению, мне немного знаком этот женский тип. Кожа на спине, словно ее поперчили. Всё из-за отверстий от угрей.
Страшная мужская лапа, верхний слой кожи с волосами стаскивается в виде носка,  и так же потом надевается.
Пресловутые длинные ноги, тоже «придуманные каким-то дураком». Очень неприятный взгляд – хочется скрутить и показать фигу: На!
В общем, это был типичный обывательский фильм про вожделеющих буржуа.
Сермяга умеет убеждать.
К его мнению прислушивается, сказанное им запоминают на всю жизнь, даже если слова эти прозвучали через стену, в соседнем купе, или за соседним столиком.
Сермяга не тянется к уху собеседника, если тот выше его ростом,он просто уменьшает его  до нужных ему размеров телефонной трубки.
Неизвестный художник угадал, с кем имеет дело, изобразив Сермягу в школьной стенгазете, сжимающим в кулаке всех, кто успел поддаться его дурному влиянию. Через много лет сермягины высказывания повергают нас в шок. Свежий пример – вчера вечером в телефонном разговоре я сослался на Галича: «им пока скрипеть да поругиваться, да следы оставлять линючие».
-А Тыква говорил «длиннючие» – перебил меня собеседник.
-Да ты что!
-Не только говорил, но и писал в тетрадке. «Длиннючие», как если бы речь шла о следах, оставленных лыжами на снегу. Об узорах на скатерти, в те времена, когда на подобные вещи изредка обращали внимание даже поэты. У того же Галича: «и странный узор на скатерти начнет рисовать рука».
У моём рассудке Сермяга безусловно оставил «длиннючие следы». Почти каждая встреча Сермягой отзывается встречей с Вампиром, который разумеется ни капли не похож на осанистых джентльменов, говорящих с экрана по-английски. Ведь вампир – это в сущности, очередной «любитель пососать», то есть, обыкновенный питурик, для которого очень важно, чтобы его желания были поняты, и не вызывали отвращения у непосвященных. Иллюминация, пережитая Сермягой под Херсоном, думается мне, тоже как-то связана с этими делами. Недаром, народная расшифровка названия этого города тоже звучит не без намека:
« город который матюкается и спит».
Как и полагается бессильной что-либо сделать, жертве Вампира или питурика. Матюкается во сне, не в силах крикнуть «сгинь» или «кыш» тому, кто пожирает ее глазами, и готов сорвать рукою в черной перчатке простыню, чтобы обнажить «хер» и нарушить «сон». Видите, какие это длиннючие следы? Убедились? Сермяге было у кого выучиться искусству уговаривать. Или, пожалуй, здесь больше подходит жутковатое словцо «убалтывать». Никто не слышал, чтобы ему возражали.
«Почему вы не уезжаете? – кричал Сермяга в дверь соседей по площадке. – Вы же можете!»
И они, в конце концов, уехали. Если бы Сермяга в нужный момент занял место Геббельса, все бы тоже поуезжали, и нацисты, поскольку Сермяга сорвал Холокост, оказавшись без жертв, стали бы пожирать самих себя, в точности, как женщины, съедающие собственный жир с помощью различных диет и голодания.
Говорят, сейчас популярен (в том числе, и в Запоре) новый метод. Надо кушать стоя, как в гастрономе. Долгие годы многие мои друзья выпивали стоя, но лучше выглядеть от этого, по-моему, не стали. Разные варианты песенки «Гоп-стоп, Зоя, зачем давала стоя», тоже не похожи на советы диетолога, или как называется специалист в вопросах питания?
Спрашиваю, зачем? Мне говорят: Откуда я знаю, для фигуры полезно, или шо. Короче, все бабы хавают стоя.
К сожалению я видел, как это делается стоя. Лицо чувихи бьётся, как выстиранный пакет на ветру.
Но самое некрасивое, это, конечно, напряженные предпизьдья.
С обеих сторон вздуваются одинаковые мышцы в виде акульих плавников.
Редкая поза так красноречиво говорит, насколько чуждое вам существо пользуется вашей слабостью, и делает это с оскорбительным умением.
А теперь в этой позе они еще и едят.
Последний крик моды. Гвоздь контр-сезона, что ли.
А мускулы акульи, что, развиваются от частых приседаний?
В моё время этому было другое название. На каждой перемене ребята старших классов подходили друг к другу в школьном коридор – по одну сторону наглядная агитация, под другую окна во двор. Это происходило на третьем этаже, ибо внизу занимались совсем малыши. Приблизившись сзади, один подросток обнимал товарища за талию, и они довольно выразительно изображали половой акт на виду у девочек и преподавателей. Этим занимались и Навоз и Дядя Каланга.
Если мне случалось проходить мимо, они смотрели мне в лицо, и с улыбкой комментировали свою пантомиму: «В жопу стояка».
После репатриации Сермягиных соседей (а они свалили всей семьей) квартира освободилась, и в ней не сразу, но поселились новые жильцы. Они начали с того, что обновили дверь. Прежняя, слишком обыкновенная, была цвета баклажаньей икры.
Вход в мир Сермяги, известно, прегражден темно-багровой доской. Увидев дверь новосёлов, я с изумлением подумал, такая должна стоять в детском садике. Поверх желтенькой фанеры были приколочены хрупкие реечки, а отдельную дощечку украсили выжженные по дереву птички среди ветвей, подстать Сермягиному звонку, испускавшему птичьи трели. Тем не менее, за ней резвились не дети, а совсем взрослые люди. Судя по птичкам, они серьезно решили начать сначала, вместе со всей страной.
Светлая дверь говорила о весне, об оттепели, даже если за пыльным стеклом подъезда стоял пасмурный октябрь, сезон приговоров и военкоматов. Впервые за долгие годы по ту сторону Сермягиной спальни заиграла музыка. А что они хоть слушают? – спросил я. Сермяга ответил, что Битлз. По бесстрастному тону можно было понять, что они сам ещё не решил, хорошо это или плохо. Все не слишком молодые люди считали своим долгом тратить время на прослушивание двух паршивых пластинок. Их выпуск в СССР символизировал наступление новой эры для граждан со старым сердцем. Одна из них называлась «Вкус кала», вторая…надо спрашивать Азязана, а я не буду это делать. «Вкус кала» покупали для омоложения. Сбитые с толку полудяденьки в джинсах со «Вкусом кала» подмышкой заполонили остановки и салоны троллейбусов. Полутетенек убедить было труднее. Тем не менее, когда наёбывают, о плохом не говорят. И новые жильцы тоже были довольны, что попали не просто в Сермягин подъезд, но оказались на одном градусе счастья с этим удивительным соседом.
Разумеется, Навоз и Дядя Каланга тоже приобрели по экземпляру. «Вкус кала» сделался символом омоложения. Скоро-скоро, когда упущенное будет наверстано, они обязательно превратятся в зачатых ими же самими, на большой перемене, без помощи женщин, красавцев. А потом, обновленными красавцами будут долго-долго раскачиваться «стояка», сбрасывая волосы, сплёвывая зубы, топча бесполезные очки и усы, которые мешают делать одно, но необходимы, чтобы делать другое.
«Она заходит, можно от Вас позвонить? Пожалуйста, блядь-нахуй-блядь. В халатике. Я сразу, опа, наклоняюсь поправить шнур. Дыбанул, а на ней, ты понял, папа, трусики. Белые. Бе-лы-е. – Сермяга шевелит рукою возле губ, сжимая и разжимая пальцы. – Причем она, папа, доктор…Хуй с ним, с эти её муженьком. Я бы давно её сюда пригласил, если бы не кучерявчики». Последним словом он почему-то называет отца, а иногда, для удобства, и обоих родителей.
Что я мог ему на это сказать, кроме обычного "хиру! хиру! пали!"
Чтобы «поправить шнур» ему нужно присесть на одну из ковровых дорожек. В Сермягиных рассказах они вылетают их окна. Но потом либо растворяются в воздухе, либо заползают обратно, словно, это не жизнь, а детская книжка про Мальчика с Желваками.
«Это ты хорошо сказал», – похвалил Сермяга и зловеще усмехнулся. – Не жизнь, а детская книжка. С картинками». И заразительно хохочет, словно французский шансонье в монологе о безответной любви. Мне не под силу хохотать вслед за ним,  и поэтому я бы не называл его смех заразительным, но так считают другие, искушенные в этих вопросах люди.
Сколько все-таки в нем гуцульского, бесчеловечного...
Описание Сермягиных поступков, это всегда разбитая мозаика, выпотрошенный калейдоскоп. Пересказ Сермягиных слов, это непременно железом по стеклу, или бутылкой о камень. Иначе невозможно. Небрежность и дробление неизбежны, если в голове дребезги расколотых витражей, и перед глазами плавают подмоченные водкой рисунки-кляксы. Акуратно передавать подобные вещи может разве тот, кто списывает их из книжки, но никак не очевидец. Отсюда это ощущение неприятного регтайма, чей ритм коробит и мешает правильному дыханию. Четвертый этаж без лифта, и все-таки, как сказал недавно Джордж Буш-мл. – «Let us continue the Journey», давайте продолжим путешествие.
Среди поздних чувих Сермяги (да и среди ранних тоже, нет ни одной непьющей.
 Либо это синячки со стажем, либо те, кто сравнительно недавно стал заглядывать на дно волшебной лампы, но успел выяснить, что с ее помощью можно осуществить лишь одно, самое популярное желание. Женщина-бухарик – это дежурный ассистент в мире пьяных фокусов, в музыкальной шкатулке магического бдения. Далеко не все, каждая из них знает Сермягу, но многих пробудил от безрезультатного сна трезвой жизни лично он.
Помните Бегемота?
Я никогда её не видел. Могу представить исключительно по описанию Сермяги.
Туфли-лодочки.
Лишний вес, символ сверхдержавы.
Я хочу сказать, что в Америке все жирненькие. Поджарых вервольфов и бледных вампиров выдумывают пропагандисты. Да их и нет нигде. Признак мирового господства – жир. Живые не влезают в шмотки обычного размера, а покойникам нужна гробы для жирных.
«Чувствую, чем-то разит, – это слова Сермяги. – Смард беспредельный». Бегемот снимает одну «лодочку». Понюхала: «Это от меня». И обратно надела.
У Ольшвангера в «Его звали Роберт», Вертинская говорит Стриженову: «Нюхайте, я приказываю, нюхайте!» И издевается над роботом. Стоп! Кажется я мог видеть эти «лодочки» - один раз, был один случай это связано с Пять-и-два.
Пять-и-два живет в одном подъезде с Шеей. На первом этаже. Одни пьют у Шеи на третьем, и Сермяга видит Пять-и-два. Среди ночи к Пять-и-два является взрослый сын, и застает на младенческой клеенке обсыхающее туловище Сермяги.
Сермяга сам настаивал, чтобы я пришел и убедился воочию, что Пять-и-два существует на самом деле. Хлыст, подсвечники, тюлевый халат, клеенка против мочи. А рост? Ой, папа, не спрашивай про рост. Тебе будет вот по сюда. Извини, шо я показую.
На шо она живет? На шо она может жить? Подозреваю, что как мы с тобой, на «групняке». Без понятия. Кроме пенсии, шо ещё может быть?
Один раз он позвонил, и велел срочно подойти с бутылкой.
«Пять-и-два? – спрашиваю. Ответ «Пять-и-два. Блядь-на хуй-блядь». Беру поллитру, взбегаю на четвёртый этаж, верещит звонок-птичка. Сашко дома, но явно один. А где же Пять-и-два? Прячется под ванной? Можно было сочинить продолжение и в этом стиле, но стоит ли, кому нужна сейчас мамлеевщина?
Спустя некоторое время он снова попытался меня обмануть. «Тебя хочет видеть одна девочка. Она сейчас у меня». – «Пять-и-два?» – «Хорошая девочка». – «Так Пять-и-два, или нет?» – «Ну, Пять-и-два, блядь-нахуй-блядь». Грубо говоря, Пять и две».
Девочек было две. Одна в шерстяном костюме радостно поздоровалась со мной из комнаты, где висит портрет. По-моему, это и была Бегемот. Она оказалась совсем не такая толстая. Вторая «девочка» лежала лицом к стене на диване. Тоже в тренировочном. Кто же из них Пять-и-два?
Услышав стук бутылки, лежащая повернулась лицом. Конечно, ей был далеко до 52-х, несмотря на мучительно раскрашенное лицо. Пять-и-два среди них вообще не было. Мой друг воспользовался моей любознательностью, только и всего. Размазанный грим и отёчное лицо не помешали мне узнать в даме на диване Сермягину соседку.
Сермягина нимфолепсия (желание невозможного) длилась несколько лет. Мало помалу женщина-врач, не изменяя мужу, стала всё чаще и чаще выпивать с соседом. Соблазнительная героиня порнорассказика как-то незаметно превратилась в «Лариску-синячку конченую». Её можно было видеть бредущей через дорогу с неоновым пакетом в руке. Дама опускалась все ниже. Как-то раз её застали спящей на ступеньках подъезда. Теперь она сутками пропадала в соседской квартире, но ни о каком сексе с «этой картавой ханыгой» Сермяга больше не говорил.
За дверью с фанерными птичками обосновался монстр, чья порода смогла раскрыться лишь по соседству с таким человеком, как Сермяга.
Потом, как это происходит со всеми, кто попадает в зону его притяжения, Лариска Конченая исчезла. Оставаясь, что вполне возможно, тем не менее, где-то рядом. Скорее всего, её просто уговорили пройти курс лечения. Если на диване, когда я приносил бутылку, лежала она, то лицо ее показалось мне невыразительным, собачьим. Пожалуй, так и должны выглядеть потомки пришельцев, смешавшихся с жителями здешних мест, не подозревающие о своем происхождении. Не имея возможности влить себе в жопу скипидара и улететь туда, откуда прилетели, они меняют прически, фамилии, иногда квартиры. Чтобы однажды зайти позвонить от соседей, не ведая, кто бросится поправлять провод…
Кроме мужа-рентгенолога с Лариской рос какой-то мальчик, сын. Семья не бедствовала. Под дубом во дворе стояла машина. За дверью лаял породистый пёс. Однажды этот молодой человек отпиздил Сермягу прямо на пороге. Формально из-за громкой музыки, плюс привычка душить ещё живую мать. Возмездие не торопилось к сопляку-спортсмену. В поведение Сермяги не было ничего от затаившего злобу колдуна. Но недавно он сообщил, что сынок Лариски Конченной позвонил ему лично, и смиренно спросил, где больше платят за кило макулатуры. Иномарки под деревом больше нет.
Рентгенолог? У меня тоже был рентгенолог. Она появилась в «Ноздриках» вместе с жирной сестрой Игоря-скандинава. Недорогие очки на носу делали её моложе. Потом мы действительно проникли в кабинет, где делают эти снимки. Это была районная больница неизвестного мне района. Мне не давала сосредоточиться сиреневая шляпка с твердым бантиком, которой на самом деле не было. Особенно приятно было спускаться по широкой лестнице пустынного учреждения. Никто не пытался меня останавливать, никто не спросил, что я тут делаю.

******
Если бы ей позволяло воображение, Лариска Конченая могла бы изобразить партнершу Хамфри Богарта, когда я вошел с «мальтийским соколом», завернутыми в газету «Лимонка» с моей статьей. Мальтийский сокол был магазинный, горлышко запечатано по-старому.
Здесь такую крышечку называют «пыптык».
Для этого Синячке следовало бы, не вставая с дивана, посмотреть долгим взглядом исподлобья, покачивая пустой высокий стакан. Но в доме Сермяги таких стаканов не водится. Разве что заглянуть под ванну? Женщины постоянно ползают по его квартире, как улитки, делая рожками шпагат. А он их фотографирует… Это поллитра, а не мальтийский сокол. Сам знаю, что я, мальчик? Но и это жена рентгенолога, а никакая не Пять-и-два.
Я гипноотически привязан к идее существования вещей, которые никто не делал. Мир без сотворения. Застывшие куклы в сумерках склада игрушек. Собаки без течки. Икра без рыб, пожалуй тоже. Женщины на Сермягиных открытках возникли до появления на свет тех, кого они напоминают.
Именно Чендлер намекает на возможность размножения отдельных людей без участия женщин. Он позволяет нам заглянуть в мир, где ходят исключительно одинаковые Филы Марлоу.
Покончить со страстью. Избавиться от неуправляемой привязанности одного к другому. Безумие ищет разрядки в сексе. Пресытившись заменителем спокойствия, первое, что чувствует несчастный, это близость новых тревог. Он ищет смерти, чтобы уступить место другому, поощряя тем самым размножение.
Как от всего этого избавиться? Выход есть. Мой мозг – его тело. Мой ум – его WOMB. Утроба. И никаких клеенок, имейте в виду. Пусть дядюшка Влас «набирается впечатлений», там где они есть. Целомудренные куклы не подглядывают. Этим игрушка высшего сорта отличается от испорченной и бракованной.
Может быть, наоборот? Разум Сермяги и мой организм. Нет, он все перепутает. Мозг должен быть только мой, даже если ему придется побывать во всех туловищах Жовтневого района. Всей республики! Только так двое сольются в одно без тыканья-елдыканья. Один с другим – появляется третий. Это преступление. Правильно, так получается, если вместо двоих остается один – Green Manalishi with two – pronged crown.
Увидел в газете потрет – голова женщины.
Зав рекламным отделом радио «Гилгул».
Знакомая фамилия.
Похожа на озеро под Тихорецком.
В это озеро эсэсовцы желания загоняли моего приятеля Либникова. Не ракам на съедение. Иногда с полными кошелками продуктов. Хозяйка озера воспитывала сына без отца. А их ведь кормить надо, сыновей…
Если двое станут одни без негросемитских ритмов, тогда размножение двинется в обратном порядке, ему на смену грядет Контр-размножение. Долгожданный сезон безлюдия. Контр-сезон. Без зажимбола упрямых парочек. Без четников (от слова чета) и усташей (от слова уста).
Контр-сезон.
Великий Шабат безразличных к мукам и радостям дочеловеческих кукол.
Ана сени.
Ygor: You can make us one. We’ll be together always. My brain in his body.
Monster: I’am Ygor! I have strength of a hundred man. I cannot die! I cannot be destroyed. I, Ygor, will live forever!
(«Ghost of Frankenstein»)


Осень. 93.I.04